В прошлом году друзья уговорили его поехать на Кавказ. Не на знойные Сочинские пляжи, а зимой в горы. Вернувшись, он написал песню: "Что я натворил, как я разорил и себя, и песни...". Бакуриани, с его смесью гор и цивилизации, разочаровал Арика, который не раз бывал на Приполярном Урале и Хибинах, страстью которого были дикие северные горы, дававшие возможность испытать себя и измерить глубину надежности и преданности идущих рядом людей. Песня заканчивалась словами: "И опять, опять не дадут мне спать северные горы, тундра и тайга, белые снега и оленя след..."

Поэтому, когда сейчас некоторые говорят: "Зачем, ну зачем они пошли в эти проклятые горы!" — мы, еще не смирившись с горькой утратой, отвечаем:

"Они не умели жить иначе".

Это случилось в Восточных Саянах. В одном из ущелий группа белорусских туристов попала в лавину. Миша Корень, Аня Нехаева, Арик Крупп, Володя Скакун, Саша Носко, Вадим Казарин, Саша Фабрисенко, Федя Гимеин, Игорь Корнеев. Они были прекрасными людьми. Мы скорбим о каждом из них. Были...Скорбим... Такие страшные слова приходится говорить о людях, с которыми еще вчера вместе пели песни, сидели у лесных костров, которых любили.

Сегодня мы хотим рассказать об одном из них — Арике Круппе, который был не только верным товарищем и талантливым инженером, но и поэтом. Нам еще трудно поверить, что, сняв телефонную трубку, больше не услышим ликующего голоса: — Ребята, послушайте какую я обалденную рифму придумал! Что в конце недели не прокатится на Минском вокзале по толпе туристов весть: "Говорят, сегодня на Николаевщине будет петь Крупп" и все бросались к билетным кассам, а сам Крупп, ехавший в другую сторону, иногда узнавал эту новость последним, и менял маршрут, чтобы не обмануть ожидания товарищей. Что не нужно будет удерживать его, когда он собирается прыгать с высокого берега в незнакомую реку или мчаться ночью на лыжах с крутого склона. Что на его рабочем столе останутся незавершенными эскизы, чертежи, расчеты системы оптического звукочтения — темы его будущей диссертации. Что не будет человека, рядом с которым каждый из нас становится богаче. У него было много друзей. Людей влекли к нему душевная щедрость, умение видеть в человеке все самое лучшее. И каждому, кто общался с ним, хотелось, чтобы его лучшее стало главным.

Арик не искал популярности, не носил свои стихи в редакции. Они сами разлетались по Союзу и в последнее время все чаще звучали на туристских слетах и конкурсах, по радио и телевидению. Писать он начал еще в школе, в Лиепае, продолжал, учась в Ленинградском институте киноинженеров. "Каждый год после окончания весенней сессии, я уезжал со студенческими отрядами на стройки, — рассказывал Арик, — Пожалуй, стройки и привили мне любовь к местам, в которых не бывал, к местам, где еще много не похожего на обыденную жизнь и поединок человека со стихией еще не закончен".

После института Арик приехал работать в Минск, на завод имени Вавилова. Прекрасно зная математику, физику, электронику, оптику, он оказался способным инженером-испытателем и получил два авторских свидетельства на изобретение. Наверное, мог получить и больше, потому что у него была масса идей. Но он не копил их, как скряга, для одного себя, а щедро делился с остальными и бывал искренне рад, когда его догадка, его идея помогали решить задачу товарищу. А в свободное время писал песни. Сначала простые, незамысловатые, они с каждым годом становились все глубже, серьезнее, насыщенные мыслями и образами. Когда слушаешь их, не верится, что мелодия их написана человеком, не имеющим музыкального образования. Их оригинальная сложная гармония не раз удивляла профессиональных композиторов. В первых песнях звучали подражательные нотки, а потом — это был уже только Арик Крупп, с его неповторимой искренностью, светлой грустью, сдержанным мужеством, жаждой познания жизни и людей. Ни слова фальши, ни позы, ни рисовки -в песнях, как в жизни, Арик всегда оставался верен себе. Он писал:

"...А все-таки, все-таки хочется петь

Даже, когда в сердце песням нет места —

Только б не сдаться и только б успеть

Спеть свою самую главную песню..."

Успел ли Арик спеть свою самую главную песню? Его жизнь оборвалась в 33 года, когда каждый год, каждый месяц приносил все новые творческие удачи. Но все, что он успел написать — строки этой одной, самой главной песни-гимна мужеству, доброте, красоте человека и природы. С тех пор, как он познакомился с Белорусскими лесами, в нем жили две любви: леса Белоруссии и Северные горы.

Лето — для Белоруссии, зима — для Севера. С рюкзаком за плечами, на шлюпках и байдарках, Арик обошел всю Республику. Тихой красе нашей земли посвящены многие его песни — желтым парусам листьев на Березине; озерам, бусинками нанизанными на нити рек, дождям, заливающим осенний пожар лесов.

С Ариком можно было говорить обо всем: о новых книгах, которые он раньше всех успевал прочесть, об искусстве, политике, космосе... Но при нем невольно смолкали разговоры про очередь на модный полированный гарнитур.

Сам Арик довольствовался малым: место в общежитии, свежая сорочка, книги и гитара. И все же он был богаче многих. Он был нужен людям. Прекрасный рассказчик, он в то же время никогда не стремился быть в центре внимания,умел, как никто, слушать других, жадно поглощая все интересное о мире, о людях. И его походы были не бегством от людей, а возможностью еще раз познать их истинную ценность. "Нам еще долго не видеть людей, значит, есть время подумать о них", — писал Арик. И еще он писал: "К людям я лыжню тяну, как кабель." Он пел только тогда, когда его об этом просили, и то, что просили, не навязывая своих вкусов. Он мог петь ночи напролет. И когда иной раз мы,растроганные, говорили ему хорошие слова, он просил: — Не надо, ребята. Это вредно — перебирать норму нежности.

При нем невозможно было скиснуть или расклеиться, потому что сам он мужественно и сдержанно переносил невзгоды. При нем никто не рисковал становиться в позу, потому что он был предельно естественным. При нем трудно было, рубанув с плеча, вычеркнуть кого-то за ошибку или провинность из числа друзей и знакомых — он стремился не осудить с высоты своей нравственности, а понять, чтобы помочь. Но если он говорил: "Я бы не пошел с тобой на Север" -то значит, ты в чем-то очень, очень был неправ.

Арик брал, чтобы отдавать, отдавать без конца. "Самая большая ценность похода в том, что через несколько дней после его окончания ты вдруг замечаешь, что стал чуть другим, чуть лучше, чем был раньше, чем-то чуть богаче." Это строки из его последнего письма, отправленного с Саян, из Верхней Гутары. В нем, наверное, ключ к пониманию стремления к тем трудным северным маршрутам, которые выбирали Арик и его товарищи.

Он не успел написать песню о Саянах. В его записной книжке, найденной в его рюкзаке, несколько строк, вероятно, ее первый набросок:

Саяны — это хвойный лес

и белизна берез,

Саяны — это синь небес

и мартовский мороз,

И в пасти черно-белых гор

таблеточка луны...

Накануне последнего похода Арика Круппа пригласили на студию "Беларусь-фильм" и попросили исполнить в новом документальном фильме "Жизнью и смертью" песню Юрия Визбора на стихи Ярослава Смелякова. Песня звучит на фоне панорамы снежных гор. По трагическому стечению обстоятельств, это была последняя песня, спетая Ариком:

От морей и от гор веет вечностью,

веет простором.

Раз посмотришь — почувствуешь —

вечно, ребята живем.

Не больничным от вас ухожу я,

друзья, коридором —

Ухожу я, товарищи,

сказочным Млечным путем.