Год 1965-й стал знаковым для авторской песни, он, как ни один из предыдущих и последующих, был насыщен событиями для бардов, их сподвижников и любителей этого жанра. Разного рода мероприятия зачастую накладывались друг на друга, мы — авторы — не знали покоя, не расставались с гитарой даже на своей основной работе, так как после окончания трудового дня надо было спешить куда-либо на концерт.

К середине шестидесятых годов авторская песня (тогда она еще называли туристской, студенческой, самодеятельной), несомненно, стала общественным явлением, которое требовало оценки, и они появились.

Сначала необходимо было обратить внимание на эти песни, и это сделал Юрий Визбор, опубликовав в восьмом номере ежемесячного звукового журнала "Кругозор" за 1964 год репортаж "Проспект Белых Ночей, который проходит через весь Ленинград от мая до июля", дополнив его звуковой пластинкой с фрагментами песен ленинградских бардов в авторском исполнении. Пели в порядке записи (не в порядке значимости): Борис Полоскин, Валентин Вихорев, Евгений Клячкин и Визбор — песню Александра Городницкого. Журнал "Кругозор" был всесоюзного ранга, и тираж его составлял 150 тысяч экземпляров.

А в начале следующего, 1965 года литературно-художественный и общественно-политический журнал, орган Союза писателей РСФСР "Октябрь" (№ 1, тираж 143 тыс. экземпляров) опубликовал в разделе "Искусство" большую статью Юрия Андреева "Что поют?". Она впервые подчеркнула серьезность такого явления, как авторская песня. Удивительным было то, что она появилась не где-нибудь, а в толстом литературном журнале, который возглавлял в то время известный идеолог жесткой коммунистической этики В. Кочетов. Я листал журнал и не верил своим глазам: что ни говорите, бывают чудеса, редко, но бывают!

Статья Андреева появилась в январском номере журнала, а уже в апреле (15.04.1965. № 46) "Литературная газета" под рубрикой "Молодость, песня, гитара" открыла дискуссию по самодеятельной песне (процесс пошел).

Толчок, данный "Литературной газетой", не пропал даром. Уже осенью в ДК Пищевой промышленности был открыт цикл абонементных концертов авторской песни с названием, позаимствованным у отзвучавшей дискуссии: "Молодость, песня, гитара". Одновременно с этим на базе молодежного кафе "Восток" в том же ДК был организован клуб песни "Восток", который стал проводить все песенные мероприятия.

Дом культуры Пищевой промышленности размещался на улице Правды, 10. Перед входом в ДК кургузый Владимир Ильич с высокого постамента протягивал всем желающим руку для пожатия. Большой зал ДК с балконом вмещал около тысячи человек. Афиша первого концерта гласила:

"Дом культуры

пищевой промышленности

Ул. Правды, 10

Вечера — встречи—

конкурсы— диспуты

молодость, песня, гитара...

(к спорам о песне)

Для участия в вечерах (кроме вас, зрителей) приглашены:

Композиторы: Ю. Зарицкий, А. Колкер, А. Островский, А. Петров, Я. Френкель.

Поэты: К. Ваншенкин, Л. Куклин, Б. Окуджава, Л. Ошанин.

Самодеятельные авторы и исполнители: В. Вихорев, А. Городницкий, А. Дулов,Е. Клячкин, В. Лосев, Б. Полоскин, В. Сачковский, В. Сейнов и артисты Москвы и Ленинграда.

Вечера ведет музыковед В. А. Фрумкин.

Встречи проводятся один раз в месяц по средам.

Первый вечер 13 октября 1965 года в 20 часов".

В последующем к Владимиру Фрумкину в качестве ведущего подключился Юрий Андреев. На протяжении ряда лет ведущие сменяли друг друга, концерты двенадцатого и тринадцатого сезона вел автор этих строк. Абонементные концерты были очень популярны и продолжались многие годы: 28 сезонов, 213 концертов, последний состоялся 30 мая 1993 года. Без доброй воли и горячего участия директора ДК Александра Павловича Ландау и заведующей массовым отделом Валентины Семеновны Войналович они были бы невозможны. Вначале абонементные концерты готовили Ира Костриц и Наташа Смирнова (Кане). Первый сезон состоял из девяти концертов. Стенографировал их Николай Федорович Курчев, награжденный в 2005 году национальной общественной премией "Благодарность" за выдающийся вклад в сохранение истории авторской песни, записывал концерты на магнитную пленку Валерий Кириллович Сачковский.

Важным дополнением к концертам была анкета, которую мог заполнить любой из зрителей. Они собирались и обрабатывались. Формат ее был таков:

Дом культуры пищевой промышленности. Ваше мнение о вечере

1. Лучшие песни (по музыке, по словам).

2. Какие исполнители Вам больше всего понравились.

3. Ваши пожелания.

4. Для заметок (на обороте).

Ответу должен был предшествовать номер пункта анкеты, на все вопросы отвечать было необязательно.

Кроме того, на край сцены ставился "почтовый ящик", в который можно было складывать записки, адресованные ведущему и исполнителям.

На долгие годы выработался и регламент: ведущий или ведущие с отдельным микрофоном сидели на сцене за столиком. Тут же на сцене ряд стульев занимали все участники концерта. В глубине сцены с 1966 года на транспаранте красовалась эмблема клуба: стилизованная гитара, разъятая по оси, две части которой были сдвинуты относительно друг друга; посередине — стрелка компаса, наложенная на розу ветров, ледоруб, вспорхнувшая нотка, и все эти элементы объединяло слово "Восток". Автором эскиза эмблемы был художник киностудии "Ленфильм" Олег Николаев, инициаторами создания символа клуба — Наташа Смирнова (Кане) и Галя Дроздецкая.

Выступающие по очереди подходили к микрофону, который был установлен на авансцене. Концерт состоял из двух отделений и завершался, как правило, дискуссией.

Первый концерт состоялся 20 октября 1965 года, то есть с недельным опозданием по сравнению со сроком, указанным в афише.

Поднялся занавес, и переполненный зал увидел следующую картину: с левой стороны, если смотреть на зрителей, стоял столик с магнитофоном, за которым сидел ведущий — Владимир Фрумкин. В ряде кресел восседали участники сегодняшнего и будущих концертов. На правом, противоположном от Фрумкина фланге расположились поэт Лев Куклин и председатель Ленинградского отделения Союза композиторов СССР Андрей Петров. Левый фланг занимали самодеятельные авторы в следующем порядке: Борис Полоскин (я скромно расположился с краешка), Валентин Вихорев, Евгений Клячкин, Владимир Лосев, Александр Дулов (Москва), — устроители решили показать товар лицом. Жаль, что эта картинка не была запечатлена на фотографии.

Фрумкин сказал тронную речь, которая была выслушана, как принято говорить, с напряженным вниманием:

"Намеченные абонементные концерты являются первой попыткой слить, соединить две песенные волны, которые пока что существовали параллельно и развивались параллельно, — это (сами, наверно, догадываетесь) профессиональная и самодеятельная песня. Мне почему-то вспомнилось такое сравнение: мы, наверно, присутствуем при торжественном открытии канала, который соединяет две реки... Знаете, как это обставляется всегда: вынимается последний кубометр земли, перемычка размывается, и две реки благодарно сливаются вместе. Правда, бывает два способа: кто-либо взрывает перемычку или мирно выталкивает экскаватором оставшийся кубометр. Вот меня интересует, что произойдет сегодня. Хотелось бы, чтобы это было спокойно, мирно и плодотворно. Давайте договоримся... Давайте вообще забудем об этой условности, что здесь есть какое-то возвышение, что мы отделены рампой, которая, к счастью, сегодня погашена, и мы хорошо видим ваши лица. Мы будем показывать друг другу то, что мы умеем делать, и будем совместно обсуждать это. Вот так нам мыслится стиль этих вечеров"1.

Вид у него при этом был доброжелательным, но в прищуре глаз таилась какая-то хитринка. А не лукавил ли он?

В первом отделении выступили "наши" — Александр Дулов и Евгений Клячкин. Саша Дулов не только пел, он проигрывал свои песни: интонировал диалоги, лицо его ежесекундно изменялось в соответствии с содержанием исполняемого. Поэтому, наверно, зрителям прежде всего по душе пришлись его "игровые" песни:

Телепатия, ох, телепатия,

У меня к тебе антипатия.

У меня к тебе чувство скверное

Неспроста вызревало, наверное...

"Хромого короля" недооценили.

Женя Клячкин пел, высоко подняв голову, отрешенно. Его трепетный голос в сочетании с великолепным и в то же время строгим гитарным аккомпанементом был обращен индивидуально, каждому сидящему в зале:

Этот город, — он на вид угрюм:

Краски серые, полутона...

Этот город, — он тяжелодум,

Реки в камень он запеленал...

Второе отделение было целиком посвящено музыке и песням Андрея Петрова. Для их исполнения композитор привлек шесть солистов (Павел Кравецкий, Маргарита Иосифова, Нонна Суханова, Артур Почиковский, Герда Юхина, Ольга Барташова). Саша и Женя, естественно, аккомпанировали себе сами на семиструнных акустических гитарах. Солисты Петрова пели в сопровождении оркестра Театра эстрады под управлением А. Бадхена. Создалось впечатление, что профессиональные "танки" двинулись на наши хилые позиции с целью подавить, уничтожить раз и навсегда это недоразумение — "самодеятельную песню".

Но заглянем в анкеты, которые были собраны после концерта, всего их было 65. Напоминаю первый пункт этой анкеты: "Лучшие песни?". Если считать, что каждое упоминание в этом пункте дает песне один бал и взять по три лучшие песни каждого автора, то картина будет такая.

Е. Клячкин "Об утреннем городе", стихи Е. Клячкина — 24.

А. Дулов "Телепатия", стихи О. Тарутина — 21.

Е. Клячкин "Осенняя песня", стихи Е. Клячкина — 19.

А. Дулов "Фокусник", стихи А. Кушнера — 18.

Е. Клячкин "На Театральной площади", стихи Е. Клячкина — 17.

А. Дулов "Кузнечик", стихи В. Сосноры — 15.

А. Петров "Песня о моем отце", стихи Л. Куклина — 10.

А. Петров "Песня американского парня", стихи Л. Норкина — 9.

А. Петров из к/ф "Зайчик", стихи К. Рыжова — 4.

Стоит отметить, что удаче Дулова способствовали стихи поэтов из нашего города. Впоследствии Олег Тарутин стал постоянным участником абонементных концертов клуба "Восток".

Второй пункт анкеты ("Какие исполнители Вам больше всего понравились?") дал такие результаты: Е. Клячкин — 28, А. Дулов — 27, Г. Юхина — 10, П. Кравецкий — 7, М. Иосифова — 4.

Как видно из приведенных данных, бесспорным победителем в этой творческой схватке стал "наш" Женя Клячкин, немного уступил ему Саша Дулов, команда Андрея Петрова потерпела сокрушительное поражение. Надо отдать должное устроителям концерта: они удачно сделали выбор самодеятельных авторов. Женя и Саша обладали яркими композиторскими способностями и были к тому же бойцами-смельчаками.

Фрумкин предложил перейти к дискуссии: "Ну, давайте обсуждать", — сказал он.

Желающих начать не обнаружилось.

"Тогда начнем с сидящих на сцене, с левого края. Слово предоставляется Борису Полоскину".

Такого поворота события я не ожидал (неудачно я расположился на сцене). Быстро вскочил, но к микрофону пошел медленно, соображая, как поступить. Пересказать письмо, посланное в "Литературную газету"? Нелепо. Да и робость охватывает перед лицом многоуважаемого Андрея Петрова и битком набитого зала. Промямлил: "А что обсуждать? Еще мало пели. Вот споем побольше, тогда и обсудим".

Предоставили слово Вихореву, но он только махнул рукой. Попытались вызвать из зала Юрия Андреева, но он тоже отказался пересказывать свою статью, опубликованную в журнале "Октябрь".

Но и тут Фрумкин нашелся: "Тогда начнем с другого конца".

И поэт Лев Куклин, расположенный на правом фланге нашей представительской шеренги рискнул поговорить: "Я боюсь только одного: что в зале ожидают, что я тоже буду петь (смех в зале). Дело в том, что я страшно завидую выступавшим здесь менестрелям, бардам, — как хотите, их называйте. Я петь совершенно не умею, к великому моему сожалению, и вдобавок еще на слух только отличаю „Широка страна моя родная" от „Шумел камыш, деревья гнулись" (смех в зале), и то с большим трудом, — когда поют со словами. А вот у сидящего рядом со мной Андрея Петрова — у него другая крайность: он, как говорят, неплохо пишет музыку, но не умеет писать стихи. Я серьезно совершенно говорю, — для меня никогда не возникало вопроса, как здесь сказал Владимир перед началом: профессиональная песня или непрофессиональная, самодеятельная. Для меня существовало одно деление: песни хорошие и песни плохие. Если они хорошие, значит, они, наверное, профессиональные. Мне вспоминается, что „Марсельеза" — это, в общем, самодеятельная песня, „Интернационал" — тоже написанная не членом какого-то творческого объединения (смех в зале). Лучшие революционные песни тоже написаны любителями. Достаточно вспомнить „Варшавянку", которая написана Кржижановским. В отличие от Андрея Петрова, я больше знаком с песнями самодеятельных авторов. Я езжу в Кавголово и обратно довольно часто и поэтому слышу их в поездах. Мне нравятся многие из этих песен. Я лично считаю, что уже наступила пора сделать первый шаг — обратить, наконец, серьезное внимание на самодеятельные песни, лучшие из которых, несомненно, заслуживают широкой пропаганды".

Итак, Лев Куклин сделал реверанс в нашу сторону. Надо сказать, что в то время он интенсивно сотрудничал со многими композиторами. Только в этом концерте А. Петров представил пять песен, написанных в соавторстве с ним. На слуху у всей страны были его стихи: "...Снятся людям иногда голубые города, у которых названия нет...". Не было дня, чтобы по радио не прозвучало в исполнении Эдиты Пьехи "Звезды в кондукторской сумке".

Следующим был Андрей Петров: "Я в первый раз слушаю песни самодеятельных авторов в таком исполнении. Раньше слышал только песни Булата Окуджавы и Новеллы Матвеевой. У Окуджавы прекрасные стихи, а музыка малоинтересна. Интонации его песен идут от блатных песенок. Новелла Матвеева гораздо более интересна в музыкальном отношении: у нее много элементов, идущих от народной песни. И великолепные стихи. Нужно сказать, что в исполнении профессиональных актеров они много теряют от эстрадной манеры исполнения. Относительно сегодняшних песен хочу сказать, что наметился большой разрыв в отношении к ним музыкальной общественности и широкого круга слушателей. Среди этих слушателей чаще всего встречается равнодушие к официально пропагандируемым песням профессиональных авторов; в то же время песни, пользующиеся широкой популярностью, встречают резкую критику профессионалов. Откуда пошел разрыв? Началось это лет десять тому назад, с эпохи культа личности: всем надоело холодное искусство, появилась тяга к искусству эмоциональному, сложному по чувствам, и простому, но проникновенному исполнению. Однако многие композиторы и поэты по инерции продолжали творить по-старому. Отсюда — расхождение во вкусах, симпатиях, в тематике. Одна из причин, я думаю, появления и популярности самодеятельных авторов состоит в том, что они восполнили отсутствие песен, которые не написали профессиональные поэты и композиторы, студентам, туристам и так далее. Отмахиваться от этого явления нельзя. Сегодняшний концерт очень интересен. Хотелось остановиться на текстах. Должен сказать, что в профессиональных песнях нечасто встречаешься с такими блестящими стихами. Музыкальная сторона всех почти песен решена слабее и уступает стихам. Из песен Александра Дулова в первую очередь хочется отметить обаятельную песню "Кузнечик" — у нее хорошие слова, и она оригинальна по музыке; она, я думаю, имеет право на исполнение профессиональными исполнителями. Вторая песня, неплохая в обоих отношениях, — "Фокусник". С другой стороны, в песне "О клюкве" музыка играет слабую роль — вроде фона. Из песен Евгения Клячкина хочется отметить наиболее понравившуюся "Осеннюю". Она очень современна по стилю и по стихам, по гармонии и аккомпанементу. Хочется также отметить песни "О парашютисте" и "Об утреннем городе". Они интересны в музыкальном отношении. По стихам — все песни интересны. В целом у Александра Дулова, пожалуй, вкус немного выше Клячкина, песни строже, строй стихов и музыки отличается большим здоровьем. В песнях Евгения Клячкина слышится иногда что-то из салона двадцатых–тридцатых годов; эти отзвуки снижают общее впечатление. Мое пожелание ему — ориентироваться на свои лучшие песни. Мечтаю о времени, когда по стране будут не единичные самодеятельные авторы, а такие же массовые увлечения песней, как в Италии и во Франции".

Женя Клячкин попытался поговорить на равных с композитором Петровым: "Что я могу сказать о песнях Андрея Петрова? Хороши „На кургане" (стихи Юлии Друниной) и „Я шагаю по Москве" (стихи Геннадия Шпаликова), — остальные спасает только музыка! (аплодисменты). „Звезды в кондукторской сумке" (текст Льва Куклина) — стихи здесь не только не убедительны, здесь романтика ничем, по существу, не подкреплена. Все на себя взяла музыка. Я думаю, что композитору следовало бы более ответственно подбирать текст, чтобы потом не спасать его музыкой (аплодисменты). О песне из кинофильма „Зайчик". Автора стихов Кима Рыжова я знаю, он прекрасный человек, он мой приятель. Тем обиднее, что слова многозначительны, но не убедительны. Манера оказалась уж слишком прямолинейной. Вот в песне „На кургане" — все очень хорошо и убедительно, и особенно когда говорится, что „Разве можно на кургане солгать?!" В заключение я должен сказать, что очень рад, что мне довелось познакомиться с Андреем Петровым, с исполнителями его песен и с оркестром под управлением Бадхена".

Дулов, очевидно, решил, что разумнее отмолчаться.

И наконец прорвало: зрители заспешили на сцену. Вот некоторые цитаты из выступлений.

Галина Шаповалова (фольклорист Пушкинского дома): "Мне радостно слышать все то, что поют здесь и в поездах. Это хорошо потому, что после долгих лет официальной поэзии начинают звучать свободные молодые голоса. Спасибо устроителям за хорошее дело, которое они затеяли!"

Вадим Чабровский (комсомольский работник): "Я буду говорить о туристских песнях. Хорошие туристские песни зарождаются там — в лесу, у костра, на природе. Они западают нам в душу, они подходят нам по духу".

Михаил Дмитрюк (радиоинженер): "Говорить о том, как сказал Петров, что разрыв между песней официальной, пропагандируемой и песней неофициальной существует только из-за тематики, совершенно неправильно. Так могут считать, по-моему, только очень молодые (смех в зале), а также советские композиторы, которые пишут в манере джаза (смех, оживление в зале). Ну, так в чем же разрыв? В том, что, по-моему, в официальной, пропагандируемой песне нет права на конфликт, на переживания. Какой там конфликт?! Единственный, который бывает, если это конфликт: "он уехал — она осталась" или, наоборот: "она уехала — он остался", и чем разрешаются эти конфликты? Скоро приедет! (аплодисменты, шум). А послушайте Окуджаву. Он первым отважился петь про переживания, про жизненные конфликты, а что касается полублатного мотива — ну что ж, несмотря на такой мотив, все же песни получились гуманистичнее — в смысле любви к человеку, — чем профессиональные песни (аплодисменты)".

Иван Чупин (старший лаборант): "Здесь ругали Окуджаву, за его блатные песни. Меня задела эта фраза. Ну, скажем, „Замучен тяжелой неволей" — это тюремная песня, но ее блатной никак не назовешь. Почему не может родиться хорошая песня в тюрьме? Тоже фольклор. И почему нельзя нам обратиться к этой теме, к этому жанру? Среди таких песен есть замечательные: „Чередой за вагоном вагон..." (аплодисменты). Это, конечно, непрофессиональная песня. Но нужно учитывать и душу песни. Неважно, кто пишет песни: самодеятельные ли композиторы или профессиональные — важно, чтобы песня была настоящая".

Вересон Богданов: "Думаю, что обсуждаться дома будут только песни первого отделения, а песни второго — не будут (аплодисменты). Мелодии Окуджавы считаются примитивными, а Петрова — нет. У Окуджавы не примитив, а простота. Что же лучше: примитивная музыка с высокой темой или высокая музыка с примитивной темой? Я думаю, что в песне главное — слова, они должны нести основную нагрузку в песне".

Молодой человек (физик), обращаясь к А. Петрову: "Ваши песни не несут никакой информации!"

Вячеслав Цветков: "Вот здесь Петров сказал: "Я в первый раз слышу самодеятельные песни". А кто в этом виноват? Ведь был же у нас в городе конкурс самодеятельной песни, и на него вас усиленно приглашали, а вы не пришли. Говорите, что помочь надо бы нам, а вас на конкурсе не было".

Ввиду позднего времени (0 час. 15 мин.) Владимир Фрумкин вынужден прервать дискуссию.

Заглянем напоследок снова в анкеты, вот некоторые цитаты:

"Исполнители II отделения — архипоганые. Зачем Петров доверяет свои песни таким исполнителям?"

"Все это очень интересно, и действительно, лучшие „самодеятельные" песни можно назвать профессиональными, но, все-таки это ведь разные жанры".

"Нельзя ли обойтись без пошлости во втором отделении? Уважаемый музыковед Фрумкин! И Вы серьезно можете говорить о тех и этих песнях? Но это же несовместимо! Ведь Вы же — умный человек, неужели Вам не стыдно этого контраста?"

"Было бы здорово, если бы песни самодеятельных авторов издавались бы сборником. Сколько чудных, задушевных песен, и как мало мы их знаем. А почему бы их не исполнять по радио, если они трогают нас? Было бы очень здорово!"

"Поменьше профессионализма, больше самодеятельных авторов и исполнителей. Ведь вечера называются „Молодость, песня, гитара". Так побольше же молодых исполнителей, побольше гитары. Мы любим петь у костров, в палатках, в электричке, а то, что было представлено во втором отделении, в достаточной степени популяризируется нашим телевидением и радио.

"Пожелание: большую часть концерта посвящать песням самодеятельных авторов, — официально признанные песни мы слышим по радио почти каждый день".

"В дальнейшем не сочетать эстраду с самодеятельными песнями и их исполнителями. Сравнение — увы! — не в пользу эстрады. Ей не хватает искренности и непосредственности".

"Надо транслировать эти вечера по телевизору, — пусть все, кто хочет, знает об этом. 800 человек — еще не массовость! Начало неплохое".

"Выпускать на вечер не более двух-трех авторов, и никаких профессионалов".

"Принятое у нас исполнение „официальных" песен, продемонстрированное сегодня, составляет особый жанр, существенно отличающийся от самодеятельного. А жанры сравнивать трудно. Самодеятельный автор — это поэт + композитор + аккомпаниатор + исполнитель. Конечно, в чем-то просчет возможен, но все-таки они победили".

"Товарищи!!! Где Ваше чувство меры? Две половины Вашего концерта не стыкуются. Публика смеется над Вами. Нельзя путать лирические песни с большим подтекстом с песнями эстрады. Все хорошо в свое время и для определенного состава публики".

Второй концерт был организован 10 ноября 1965 года.

На этот раз устроители решили поменять порядок выступлений: первое отделение было предоставлено профессиональному композитору Александру Колкеру, во втором пел "наш" Александр Городницкий.

Какие у Колкера были солисты: Мария Пахоменко, Александр Серебров! Пели они великолепно, а что касается песен — их распевала вся страна. Одна "Карелия" чего стоила:

В разных краях оставляем мы сердца

частицу,

В памяти бережно, бережно в сердце

храня.

Вот и теперь мы никак не могли не

влюбиться,

Как не любить несравненные эти края...

Противник у Городницкого был очень серьезный. Для моральной поддержки, а также для аккомпанемента и хорового пения он призвал нас — друзей с "проспекта Белых Ночей" — Вихорева, Клячкина и меня, в солисты — Илью Резника, впоследствии известнейшего поэта-песенника, сотрудничавшего с примадонной советско-российской эстрады — Аллой Пугачевой. Много лет спустя с комическим вздохом он обронит: "Господи, как я начинал, я пел песни Городницкого". Несколько песен спел Евгений Клячкин.

Саша исполнял свои песни с каменным лицом, слегка шепелявя на согласных звуках и кривя губы на гласных; но — стихи, какие стихи! Казалось, эти слова давно лежали у нас в душе, мы просто не осознавали этого. (Как-то, напев песню Городницкого "Деревянные города", Визбор воскликнул, обращаясь ко мне: "Боб, это я должен был написать!") Хотя песни Городницкого весьма ритмичны, в основном написаны на две четверти и хорошо поются хором, сам он их исполняет в рваном темпе, создавая трудности аккомпаниатору. Руки его не заняты гитарой и требуют дела, и вот он уже размахивает ими, как бы дирижируя музыкальным сопровождением и теми, кто захочет присоединиться к нему, подпеть. "Атлантов" мы ("не боги — человеки, уперши лбы в беду") уже привычно поем хором: зал начинает подпевать, песня становится ритуальной. Пройдет немного времени, и все зрители поднимутся при первых звуках этой песни.

А что же на этот раз покажет нам первый пункт анкеты (количество их уменьшилось примерно вдвое)?

А. Городницкий "Атланты", стихи А. Городницкого — 16.

А. Городницкий "Пиратская", стихи А. Городницкого — 9.

А. Городницкий "У Геркулесовых столбов", стихи А. Городницкого — 8.

А. Колкер "Путь", стихи А. Ахундовой — 8.

А. Колкер "Карелия", стихи К. Рыжова — 7.

А. Колкер "Качает, качает", стихи Л. Куклина — 5.

Опять наша взяла!

В ответах на второй вопрос определены лучшие исполнители: Е. Клячкин — 10, М. Пахоменко — 5, А. Городницкий — 5, А. Серебров — 2, И. Резник — 1.

Фрумкин предлагает перейти к дискуссии.

Первым к микрофону выходит уже знакомый нам Юрий Андреев, в его голосе звучат саркастические нотки: "Прошлый раз была осуществлена приятная идея: можно было кому угодно высказывать свободно свое мнение о том, что происходит сейчас в самодеятельной и профессиональной песне. Когда я уходил с вечера, Дулов был в телячьем восторге: у нас, мол, в Москве ничего подобного нет, — как бы перенять опыт ленинградцев?! Это, конечно, хорошо. Но, с другой стороны, создалось впечатление, что „пластинку заело" — бесчисленные повторения: „самодеятельная песня — хорошо, профессиональная — плохо". Вроде как в известном рассказе с заевшей пластинкой: „утомленное солнце нежно с мо... нежно с мо... нежно с мо...", которую нужно слегка подтолкнуть пальцем. Вот я и хочу сыграть роль такого пальца".

После такого вступления Андреев выдал новеллу, содержание которой сводилось к следующему. По делам службы он был в Финляндии и присутствовал на международном празднике песни. От нашей страны выступали три девчушки, которые с огромным и равным успехом спели русскую народную песню "Уж как пал туман", А. Петрова "Я шагаю по Москве" и А. Якушевой "Вечер бродит". Вывод напрашивался сам собой: важен не генезис песни, а ее качество.

Завершил он свое выступление назидательно: "Чтобы не терять времени, говорите, пожалуйста, по существу и постарайтесь в выступлениях быть более объективными!"

Фрумкин подытожил: "Действительно, товарищи, давайте не сталкивать вместе разные вещи! Давайте сравнивать поэтов с поэтами, а композиторов с композиторами".

Наконец осмелел и я: "Здесь было поднято сразу много проблем. Считаю, что на каждый вечер надо назначать один вопрос и его обсуждать и решать. Давайте сегодня затронем такую тему: „Могут ли существовать песни, художественные по тексту, но с очень простой мелодией?" Сейчас, я думаю, имеются разногласия по этой линии между самодеятельными и профессиональными композиторами. Хотелось бы услышать мнения об этом".

Городницкий высказался осторожно: "Что касается полемики, я лично считаю, что разница между самодеятельными и профессиональными песнями — в словах. Я считаю, что в песне надо очень вдумчиво относиться к словам, — и самодеятельные композиторы делают это успешнее профессиональных. А кроме того, мне очень хотелось бы подчеркнуть, что профессиональные композиторы тоже разные. Среди них есть такие, которых я очень люблю. Колкера считаю очень талантливым композитором, который прошел трудный путь становления: он ведь долго не имел официального признания и, так сказать, пришел из того, что называют самодеятельной композицией".

Колкер не принял реверанса Городницкого в свою сторону: "Я должен сказать, что большинство песен самодеятельных композиторов по мелодии мне не нравятся. Многие самодеятельные композиторы сочиняют песни преимущественно в миноре. Например, сегодня во втором отделении было исполнено 16 песен Городницкого — и все они в миноре. Я за поэзию в стихах в песне, именно в стихах, а не в „тексте", как говорят некоторые. Текст бывает только в газетах. Я за правдивые стихи и сам стремлюсь выбирать только такие. Но и в каждой мелодии должен быть свой конек. В большинстве же песен Городницкого мелодии почти совпадают по гармонии. (В доме композиторов, куда нас вскоре пригласил Андрей Петров, Колкер, так сказать, на своей земле, выскажется более откровенно: "Послушал я песни Клячкина и Городницкого и впервые пожалел, что у нас нет буфета: захотелось пойти и напиться".) Существует понятие „творчество". Я сам тяжело шел по пути к званию композитора, и для меня процесс создания мелодии — огромный труд, как труд инженера, а я им был. И тут я не сдамся. Как вы думаете, легко найти оригинальную мелодию к стихам? Я призываю всех сочинителей песен, независимо каких — профессиональных, непрофессиональных, к гармоническому синтезу стихов, мелодии и исполнения. И чтобы получился хороший сплав, нужно много потрудиться".

Я снова возник: "А мой вопрос?"

Колкер небрежно, отмахиваясь, как от надоевшего комара: "Лучше все же, если бы с хорошими словами сливалась хорошая мелодия".

А Фрумкин меня поддержал: "Товарищи! Время позднее, и, к сожалению, пора заканчивать. Отвечу Полоскину: мелодии песен могут быть нейтральными. Известно высказывание Станиславского о том, что водевильный мотив может не нести духовной нагрузки, он может не представлять музыкальной ценности, быть несложным по форме, — зритель легко его усваивает и переключает свое внимание на слова. Это справедливо, например, и для французских шансонье — у них повторяются стереотипные мелодические конструкции в песнях, но это не мешает. В этом и задача такой музыки — немного помочь, но не мешать..." (Как-то, когда "Голос Америки" уже не глушили, возясь на кухне, я слушал очередную передачу этой зарубежной радиостанции. Голос диктора показался мне знакомым — чушь какая-то! Передача закончилась, и тот же тревоживший меня голос промолвил: "Вел передачу Владимир Фрумкин". Недавно он приезжал в гости и был сердечно принят стариками "Востока". Но это так, к слову.)

Анкеты, как и в предыдущем концерте, призывали разделить во времени профессиональных композиторов и самодеятельных авторов. Устроители вняли этому призыву, и следующий концерт, который состоялся 8 декабря 1965 года, был целиком отдан на откуп поэту-песеннику Льву Ошанину — его стихам и песням. Стихи читал Л. Ошанин, песни исполняли Эдуард Хиль, Ольга Нестерова, дуэт Кузнецов и Пологин.

Зато на следующем, четвертом концерте (12 января 1966 года), как сказал Визбор, было засилье блондинов: он сам, еще "кучерявый", Виталий Сейнов и ваш покорный слуга. Вел концерт Юрий Андреев.

Первым выступал Виталий Сейнов. Высокого роста, но не богатырского сложения, он пел, немного склонив голову к правому плечу, почти не меняясь в лице. Губы часто складывались в трубочку, казалось, он не пел, а выдувал из себя густые басовые ноты. Голос был замечательный, редкий, поставленный от природы, и это было главным достоинством его исполнения. Уже известные бардовские песни в его интерпретации звучали несколько иначе: Ю. Кукин "Париж", А. Городницкий "У Геркулесовых столбов". Спел он и несколько песен Александра Генкина, аккомпанируя себе на гитаре.

Заглянем в анкеты, которые были собраны после концерта, — что там пишут Сейнову и о Сейнове? Без наших комментариев.

"Исполнение очень сухое, ровное, а это противопоказано лирическим песням, в частности, сегодня очень неудачно звучали песни Городницкого, безусловно хуже, чем в исполнении автора. Значит, голос — это еще не все. Очень хочется, чтобы Виталий не обижался, а серьезно доработал, ведь собирается много петь Городницкого и Кукина, а это без души нельзя".

"Сейнову: очень хороший голос, и песни Вы хорошие любите, по лицу видно".

"Приятно слушать хорошего исполнителя — Виталия Сейнова, чувствующего душу песни. Как хорошо прозвучал в его исполнении „Париж" Ю. Кукина! Желаю В. Сейнову больших успехов в дальнейшем".

Следом за Сейновым на сцену вышел я. Что и говорить, я очень волновался. У меня было время подготовиться, продумать свою программу, и хотя это был мой четвертый концерт, но в "Востоке" я пел впервые. Если уместно выразиться высоким штилем, мне хотелось показать разнообразие моего творчества. Лирические песни: "Что делать с печалью", "Романс" — "Скорбь облетевших тополей", "Неаполитанская" — "Что же это было? Что?" — соседствовали с шуточными — "Басня о грустном медведе" — и перемежались с серьезными, такими, как "Баллада о мангусте". А главное, за это время мне удалось написать песню о пропавших без вести, которую я был обязан написать.

Мой отец погиб в декабре 1939 года на войне, как тогда говорили, с белофиннами за Карельский перешеек. Мать получила похоронку при мне. Не выпуская ее из рук, она закрыла лицо ладонями и повалилась на диван. Сквозь всхлипывания слышались слова: "Теперь мы никому не нужны". Впоследствии очевидец гибели отца рассказал, что он был убит почти прямым попаданием тяжелого снаряда, так что хоронить было нечего. И мать посчитала, что, раз могилы нет, значит, он пропал без вести, так она всем говорила. Тогда от слов "пропал без вести" еще не тянуло дымком предательства и плена, а, наоборот, веяло мистической романтикой: был и не стало, словно вознесся на небо, растворился в космосе. Так долгое время и я считал, хотя в похоронке значилось: "Пал смертью храбрых и похоронен в братской могиле". В то время мне было семь лет, я ходил в первый класс. Когда наша учительница сказала, что мы победили и наши отцы скоро вернутся домой, я с глупой детской гордостью возразил:

— А мой папа погиб, и я его никогда не увижу!

Учительница, отвернувшись, поспешно вышла из класса, ребята, обрадованные незапланированным перерывом, дружно загалдели.

Когда спустя много лет я осознал, что могу писать песни, то посчитал, что в память об отце должен написать о пропавших без вести. Осознанный долг превратился в клубок мучительных мыслей, тревоживших меня и днем, и ночью. И наконец, стали появляться строки будущей песни "Музыка ждет":

Пришли домой дожившие,

Пришли домой погибшие,

И лишь пропавших без вести,

сколько уж лет,

Все нет и нет.

Теперь впервые предстояло опробовать ее на публике. Как-то примут?

Волнения были напрасны: зал был "мой". Правда, звучала и критика.

"Полоскину: хорошей песни не получится, если рифмовать „снежок" — "пушок", „вдали" — „журавли" и пр. А также нельзя, чтоб лес был дремучий, закат лучистый и т. д. А „Неаполитанская" песня — это пародия на пошлый романс? Или как? Мелодии в песнях не воспринимаются при таком поэтическом примитиве. Ведь это же пошлость — почти все ваши песни, неужели публика не понимает?"

"Полоскин очень хорошо начал, и песни его понравились, особенно „Музыка ждет" и „Романс". Сочиняйте и пойте! Мы любим Ваши песни".

"Музыка Б. Полоскина очень нравится своей свежестью и искренностью. Бросается в глаза контраст между жизнерадостным, улыбающимся обликом Полоскина и печальным напевом его песен. Неужели у него нет, кроме „Басни о медведе", веселых песен? Это не значит, что мне не нравятся его представленные в концерте песни".

"У каждого автора и исполнителя есть своя „дорога". Напрасно кое-кто ищет иных путей: „Геркулесовы столбы" — не для Сейнова, многие лирически-грустные песни — не для Полоскина. Конечно, надо пробовать силы в разных сферах, но проверять по „обратной связи": не идет — и не надо. Сейнов и Полоскин — люди явно веселые, их конек — „Убили Лумумбу" и „Пираты" или „Шрам на роже". Конечно, такая песня, как у Полоскина про живых и мертвых, вернувшихся домой, очень хороша, но „вокальных данных" у него не хватает, к сожалению".

Все второе отделение было отдано Визбору.

На сцене он всегда улыбался, полуулыбка не сходила с его лица и во время исполнения песен. Он как бы говорил, чуть извиняясь: "Вот так у меня получилось, что есть — то есть". Никогда не подчеркивал голосом или еще каким-либо способом значимость главных строк своих песен, а, наоборот, как бы притушевывал их, доверяя интуиции, интеллекту и вниманию своих слушателей. Его гитара звучала очень мягко. Если зал "гудел", говорил вполголоса; если кричали: "Не слышно", отвечал: "А я специально тихо говорю" — и всегда добивался полного и безоговорочного внимания. Уже тогда в его репертуаре был целый ряд прекрасных песен, ставших впоследствии классикой: "Серега Санин", "Диалоги", "Вставайте, граф", "Поминки"...

В анкетах только похвалы.

"Удачно приглашение Ю. Визбора. Песни его очень своеобразны, в них много смысла. Удивительны „Диалоги". Хороши шуточные песни, мелодична „Хала-бала". Ю. Визбор — прекрасный исполнитель своих песен. Особенно интересны его комментарии к песням. Очень хорошая манера исполнения".

"Молодец, Визбор! Ваши песни это — „профессия души"!"

Количество анкет поубавилось, на этот раз их всего — 25. Какие мы с Визбором получили оценки?

Б. Полоскин "Музыка ждет", стихи Б. Полоскина — 11.

Ю. Визбор "Серега Санин", стихи Ю. Визбора— 6.

Ю. Визбор "Поминки", стихи Ю. Визбора— 5.

Б. ПоПолоскин. "Неополитанская песня", стихи Б. Полоскина — 5.

Б. Полоскин "Басня о грустном медведе",стихи Б. Полоскина — 4.

Б. Полоскин "Песня надежды и отчаяния", стихи Б. Полоскина— 4.

Ю. Визбор "Диалоги", стихи Ю. Визбора — 4.

Содержание первого пункта некоторых анкет было примерно таково: "Почти все песни Визбора и почти все песни Полоскина".

Я выполнил свою сверхзадачу: песня о пропавших без вести — получилась! В этом же году (1966) стараниями Юрия Визбора она была опубликована в журнале "Кругозор", причем заключительную фразу он озвучил полковой трубой. Этот музыкальный фрагмент со следующего сезона и поныне возвещает зрителям начало концерта, если организатором его является клуб песни "Восток".

Но вернемся к нашему концерту. Надо дать слово высокочтимому гостю, и я обращаюсь к Юрию Визбору с провокационным вопросом: "Что вы считаете характерным из того, что внесло самодеятельное творчество?"

Визбор: "Началась большая полемика с композиторами-профессионалами. Думаю так: у них — своя компания, а у нас — своя! (в зале смех, аплодисменты) Это мое глубокое убеждение. Почему? Предположим, мы берем двух людей: один будет стучать и очень хорошо сбивать в нашем присутствии ящик, а второй играть на контрабасе, и мы должны выбрать: кто же из них лучший работник? Тот, кто играет на контрабасе или кто сбивает ящик? Ведь это невозможно сделать! Невозможно! Моя дочь Танька однажды спросила: „Кто сильней — кит или троллейбус?" (снова смех в зале) Это разные вещи, на мой взгляд, и одним сантиметром мерить их, невозможно".

Визбор почувствовал настроение публики: она на нашей стороне. Дальше каждая фраза Юры несет заряд юмора и заканчивается одобрительным смехом зрителей: "Недавно звучала моя передача по радио, в которой я говорил о 50-х годах, когда было мало хороших песен, когда была безумная официальщина вообще, туликовы со всякими жмуликовыми... Тут приходит ко мне Аркадий Ильич Островский, которого я хорошо знаю, и говорит: „Визбор, ну что ты там? Ну, брось ты вой этот, ну! Ну что ты полез к нам, композиторам, ведь тебе жить еще нужно!" Вот на таком уровне начинаются разговоры. Мы, так сказать, сидим в окопе. И у нас не то что там базуки, а просто какие-то обрезы. А на нас идут танки! (тут Визбор дал залу отсмеяться) Кстати, товарищ Островский — очень талантливый человек, написавший массу прекрасных песен, он прекраснейший мелодист, но и у него много заимствований, например, из южноамериканских ритмов. Его „дворовые" песни построены именно на этом: „А у нас во дворе есть девчонка одна..." Так сказать, „самба-мамбо", маракасообразная штучка (зал одобрительно гудит). У них есть подозрение, что каждый из нас хочет выбиться, так сказать, в люди по их спинам. Но я уже об этом говорил и с Фрадкиным, и с Фельцманом, и с Островским, и еще с разными товарищами, что мы в люди выбились уже, нам не нужны их лавры. Клячкин — строитель, Боря Полоскин — физик, я — журналист, все пристроены. Просто время пришло другое, просто у человека должна быть одна профессия, благодаря которой он зарабатывает деньги, да, да. Я ничего не хочу сказать плохого, но может быть и другая профессия — для души. Поэтому я считаю, что должно быть некоторое подобие мирного сосуществования между так называемыми самодеятельными песнями и песнями профессиональными".

Зал разражается бурными аплодисментами, у всех на лицах лучезарные улыбки. Еще немного, и Визбора понесут на руках — куда-нибудь. Однако чувствуется его некоторая растерянность: он еще стоит у микрофона и, по-видимому, не знает, что делать: аплодировать залу, сделать легкий поклон или еще что-либо сказать? Выручает Женя Клячкин: "Почему Визбор ничего не представил на Всесоюзный конкурс туристской песни?"

(В 1965 году был объявлен Всесоюзный конкурс на создание лучшей туристской песни. Его проводили солидные организации: Центральный совет по туризму, Союз композиторов СССР и Союз писателей СССР. Первую премию не присудили никому, вторую поделили А. Городницкий — "Атланты" и А. Флярковский (музыка) с Л. Дербеневым (стихи) — "Кеды"; Клячкин, Вихорев и Полоскин получили дипломы лауреатов.)

И Юра переходит на серьезный тон: "В общем, мне, честно говоря, не хотелось в этом участвовать по ряду соображений. Во-первых, меня не устраивает название „туристская песня". Для наших противников это удобно. Почему это для них хорошо? Потому что какой спрос с парня, который сидит у костра в рваной телогрейке?.. Чего ему? Ну и пусть поет! Да? Еще говорят „студенческая песня". Куда еще ему там, студенту? Молодо-зелено. Напоется — одумается. Понимаете?! Наконец придумано прекрасное слово — „самодеятельная" песня. Предположим, вышел хор какого-нибудь села Горюнова, вот вышли и поют. Они, значит, работают днем по силосу, а вечером собрались, спели. Самодеятельность, несерьезно. Поэтому на конкурсе туристских песен я не то чтобы решил не участвовать, это было бы очень громко сказано. Просто у меня свои планы, самое главное, как говорили Ильф и Петров, писатель должен писать! Вот это — самая главная задача!"

Праздник самодеятельной песни состоялся!

Уже упоминалось, что на краю сцены стоял "почтовый ящик", куда складывались записки, поступавшие из зрительного зала. Ведущий время от времени извлекал их оттуда и передавал адресатам. Большинство из этих записок содержали просьбу исполнить какую-либо песню. После концерта мы сдавали их Н. Ф. Курчеву, и он заносил их в стенограмму.

Уже за кулисами, когда Юра Визбор с видимым равнодушием опорожнял свои карманы от многочисленных просьб, я взял одну из них: "Спойте, пожалуйста, еще раз свою новую песню „Хала-бала""— и прочитал как бы ее содержание вслух: "Если Вам нравятся современные блондинки, позвоните по телефону 322-77-80". Юра мгновенно выхватил записку из моих рук, а затем набросился на меня с кулаками, конечно, в шутку.

На пятом концерте (20 января 1966 года) было уже полное засилье ленинградских бардов: к уже выступавшим присоединились Валентин Вихорев, Александр Генкин, Валерий Сачковский и Юрий Кукин. Зрители получили то, что так страстно желали с самого начала.

А потом стали наезжать москвичи: Сергей Никитин, Юрий Колесников, Ада Якушева.

На последнем, девятом концерте первого сезона (20 апреля 1966 года) мы — "жители с проспекта Белых Ночей" — встретились с респектабельным Яном Френкелем ("Поле, русское поле..."), которого сопровождал нервный Константин Ваншенкин ("Как провожают пароходы, совсем не так, как поезда..."). Это была наша вторая встреча с доброжелательным и милым Френкелем, и вечер прошел вполне миролюбиво, дискуссия угасла сама собой.

Ян Френкель был последним профессиональным композитором, участвовавшим в абонементных концертах клуба песни "Восток", остальные 204 концерта прошли без них. Перемычка между профессиональными композиторами и самодеятельными авторами, о которой говорил в своей тронной речи Владимир Фрумкин, оказалась не земляной, а из бетона, который трудно разрушить даже взрывом, да и стоит ли?

Как-то, находясь за кулисами сцены, я стал невольным свидетелем разговора двух сведущих людей. Один из них, одетый в элегантную черную тройку, сказал, обращаясь к соседу, тоже при галстуке:

— Этим молодым людям наивно кажется, — он кивнул в сторону поющего на сцене Жени Клячкина, — что все они безмерно талантливы. В этом их будущая трагедия. Скоро они поймут, а нет, так народ подскажет, что степень Божьего дара у них у всех разная: кто-то действительно талантлив, кто-то обладает некоторым дарованием, а у кого-то лишь малые способности. Многие лишатся слушателей, вот тогда-то их теперешнюю дружбу захлестнет зависть, переходящая, возможно, и в ненависть.

И действительно, время определило степень Божьего дара каждого из нас и размазало по пространству. Первым с "проспекта Белых Ночей" съехал Александр Городницкий, сначала в Москву, а потом стал, по сути дела, космополитом: он постоянно на гастролях — то в России, то в Америке, то в Европе, то в Австралии, то в Израиле, и везде у него прекрасные аккомпаниаторы. Его именем названа малая планета, так что Городницкий теперь — человек Вселенной. Вторым убыл Женя Клячкин, для него бег времени остановился, его приют — могила в Израиле, на кладбище без единой травинки, где только песок — символ вечности. Мы с Валентином Вихоревым не поменяли адреса, остались дома. Валентин много потрудился, осваивая премудрости гитарного искусства, теперь он уважаемый член многочисленных жюри на фестивалях авторской песни. А что касается меня, то Городницкий предсказал мое будущее: "Хороший парень, но жалко — сопьется".

Слава Богу, ошибся.