Скальды, барды, менестрели, миннезингеры, трубадуры, ваганты – сколько красивых иностранных слов. При всем несметном богатстве, разнообразии и толерантности русской культуры не ложатся они на русскую почву, не прививаются и поросли не дают. Русскому менталитету более соответствуют скоморохи.

Если оставить в стороне привычное мышление и стереотипы оценок, то несложно выяснить, что менестрели, миннезингеры и прочие трубадуры – не кто иные, как придворные, оплачиваемые, "карманные" затейники, исполнители разного рода музыкальных композиций, в которых слова и музыка – вовсе не обязательно собственного сочинения. Хороша была свобода слова у тех, кто находился на содержании сеньора. Им только и оставалось, что украшать свою неприкрытую зависимость фиговым листом красивых слов, а в творчестве – угадать и угодить. Несколько свободней были скандинавские барды, но ведь и тематика их поэзии была вполне лояльна: они прославляли подвиги воинов Одина.

Может быть, некоторым исключением из этого прислуживающего разряда были ваганты, не имевшие, как правило, ни постоянного места жительства, ни постоянной публики и не испытывавшие, как следствие, личной зависимости. Они и талантом превосходили всех прочих упомянутых творцов. "Gaudeamus" – их детище. Как мыслители ваганты тоже превзошли собратьев своих. То, что мы теперь именуем ""Gaudeamus", они называли иначе – "На скоротечность жизни". Ваганты ближе к нашим скоморохам и по манере писать, подшучивая над всем и вся и над собой, в том числе, смеясь над недостатками и издеваясь над пороками.

Скоморохи исполняли только те песни, слова к которым написали сами. Это и была изначально настоящая авторская песня. Скоморохи обратились к теме, которая была очень опасна: они высмеивали не только личные недостатки владетельных особ, они даже пытались обобщать, говоря современным языком, прибегали к социальной сатире.

Естественно, власти предержащие и вся эта околовластная публика их за это не любила. И способы борьбы изобретала разные: от уничижительных характеристик до откровенного преследования. Помогало, может быть, но мало. На выступлениях скоморохов публика заполняла городские площади и близлежащие улицы. Тогда последовал указ о "запрете скоморошничать под угрозой и страхом расправы".

Шутники, острословы, насмешники были запрещены и заклеймены. Власти и присные называли их комедиантами, шутами гороховыми и еще по-всякому, но избавиться от них не могли. Странствующие потешники всегда были оппозиционерами, диссидентами и умели выражать собственный, отличный от официального, но близкий к народному, взгляд на людей и события. Были, правда, и оседлые, боярские да княжеские, но тех, естественно, быстро приручили и втолковали, что и как нужно писать и исполнять.

Слово "скоморохи" не вдруг и не сразу, а незаметно стало выходить из лексики, осталось разве что уничижительно-презрительное его употребление. А в народе все равно жили созданные ими сказы и песни: о Разине, о Пугачеве, о смутных временах, о вольной жизни. И все меньше в них было шутовства и развлекательности, и все больше становилось диссидентского анализа, размышлений, горечи и скорби.

В нашем обозримом и не столь уж отдаленном прошлом первыми наиболее талантливыми авторами и исполнителями собственных сочинений были Есенин и Маяковский. Они, правда, не пели под гитару, но многое ли этот факт меняет? Громоподобный и тишайший Маяковский больше подходит на роль менестреля, ибо он был одаренным и хорошо оплачиваемым "содержантом" властей. Необузданный и непредсказуемый Есенин ближе к вагантам, особенно если речь идет о его "Пугачеве" или "Анне Снегиной". Истинный апостол авторской песни, изящный и утонченный Вертинский, творил и жил как скоморох: всегда непокорен, всегда малоуправляем, всегда не при деньгах и всегда независим.