Из досье "Шарманки": Александр Ощепков — иркутский автор-исполнитель, 29 лет, женат, дочка 5 лет. Руководитель турист. кружка в клубе "Искатель" (Академгородок). Увлекся гитарой в 8 классе ("...Все пели тогда вещи из "Машины Времени" и "Воскресения" — вспоминает Саша). Ходил на все КСП-шные сборища. Высоцкий был главным мерилом авторской песни. Кратковременно в 1995 году был президентом иркутского КСП. Считает, что в Иркутске нет объединяющего начала для бардов, по мере своих сил старается придать движению авторов-исполнителей организованные формы.

"Ощепков?.. А, это тот, который всегда улыбается?" Тот самый. Непозволительная роскошь — в то время, как каждый озабочен, удручен и испуган — всегда улыбаться. Не бегать за куском хлеба. Не спрашивать, что будет завтра. Петь беспечно, как птичка на ветке, даже "без надежды на резонанс". Птичка ведь тоже не интересуется, понятна ли массовому слушателю ее очередная трель. А понятна эта самая трель (как и вечная улыбка) лишь тому, кто способен представить себе реальной странную птичкину жизнь.

Александр Ощепков счастливо избежал двух нелепых крайностей (или преодолел?) — самопоглощенного упрямца бегунов за благами земным и беспросветного (впрочем, такого же самопоглощенного) отчаяния "лишнего" человека. Живет по известному принципу: "никогда и ничего не просите, сами предложат и сами все дадут". Конечно, странное зрелище — не Ощепков ищет работу, а работа ищет Ощепкова, чтобы предложить себя ему. Бездельник? Нет, вечно чем-то занят — шьет рюкзаки, ремонтирует квартиры, ведет туристический кружок в школе, сторожит детский клуб, организует концерты и фестивали... Все это несерьезно, скажете вы. Человек должен иметь постоянную работу, важное дело, т.е. право гордиться собой и уверенность в завтрашнем дне. "Шура, ты ездишь на велосипеде по проезжей части? Не страшно?" Нет, не страшно. Полно, возможно ли, чтобы провидение не опекало нас нежно и бережно, как детей несмышленых?

Пока я не познакомилась с Шурой, такой подход казался мне, мягко говоря, безответственным. Легкомысленным. Трудно привыкнуть к живому и тепленькому свидетельству того, что жизнь без страха и напряжения не ведет к голодной смерти. Да, за время нашего общения Шура с голоду не помер. У меня такое подозрение, что он не пропадет ни при каких обстоятельствах, ибо и в пустыне прокормится манной небесной...

Кто боялся — в страхе жил и в страхе помер,

Кто поддался лунной песне колыбельной.

Подниматься по скале — смертельный номер,

Оставаться — номер более смертельный!

Насколько я понимаю, обычные наши проблемы давно не волнуют странную птичку. Светлый взор его устремлен в другие края: увлеченный течением волшебной реки, не покорившийся суетному миру, герой песни Ощепкова зрит новый путь — "путь в темноту и туман в ожидании рассвета". Он ждет какого-то рассвета. Зачем ждать — каждое утро солнце встает? Для тех, кто не понял, повторяю: река волшебная, течет она вверх, а не вниз, и рассвет тоже волшебный. И гора, " с которой можно, всё побросав, раздеться и шагнуть в небеса", тоже не такая, какую альпинисты штурмуют.

Гору не покоряют — она тебя покоряет, да так, что думать ни о чем другом не сможешь. А все, что может помешать в пути, отсечет "нож перевала", мертвые ветви прошлого сгорят во всепожирающем пламени волшебного костра...

Вы думаете, так просто сказки сказываются? Там ведь и звери страшные, дракон тысячеглавый, рать темная и злобная — все готовы слопать уставшего странника. Только и ждут, чтобы задремал. А он сам не спит и другим спать мешает, нудит и нудит в ухо: не спи, замерзнешь, "сон и покой — мрачный предвестник конца", за тебя идет война... А сам улыбается. Кого угодно достать может своей улыбочкой и призывами. Вот опять как возьмет тебя за грудки и заорет: проснись, вставай, иди наверх, лети вверх, забудь же о себе, вон какой праздник вокруг!

Так и подмывает из чувства противоречия похныкать обиженно вроде героя Достоевского — что мне ваши горы, ваши рассветы, ваши реки, чужой я в вашем течении, лишний, "вот даже эта крошечная мушка, которая жужжит теперь около меня в солнечном луче, и та даже во всем пире и хоре участница, место знает свое, любит его и счастлива, а я один выкидыш..." Но хныкать с Шурой невозможно. Жалобы, оправдания, вздохи — не принимаются. Он не пожалеет, не посочувствует. А вот так: постучит, в дверь войдет, песенку споет ("песни останутся в сердце ключом от ночной уютной тюрьмы...") и дальше пойдет, в другие двери стучаться.

Что удивительно: многие воспринимают Ощепкова как барда, не выходящего за рамки традиционной туристической песни. Возможно, виновен в том сам автор, в ранней лирике воспевавший скалы, крючья и веревки, а ныне так и не сумевший втолковать слушателю, что "камень и лед, на который ты влез — лишь символ иного пути". Но дадим, наконец, слово автору, пусть объяснится.

— Шура, какое отношение твои песни имеют к туризму и альпинизму?

— К самому туризму и альпинизму песни имеют прямое отношение, поскольку считаю эти сферы деятельности (так скажем) непростыми, особенно альпинизм. А что понятие "туристская песня" затерто и опошлено, так это не моя вина. Я пишу то, в чем вижу глубину и смысл. Но вообще на написание песни вдохновляет образ высокий, а альпинизм — это же символ.

— Почти каждая твоя песня по форме — обращение, весьма настойчивый призыв следовать за тобой. Ты считаешь себя неким пророком, способным по праву свыше указывать другим путь?

— Я считаю, что есть некоторые абсолютные вещи, которые и вливают жизнь в искусство, в судьбы (так было всегда), поэтому — да вот, призываю, наглый я. А дальше дело каждого — слышать или нет.

— Этот зов, это стремление к свету — плод пережитого опыта или влияние каких-либо религиозных учений?

— Это влияние очень многих религиозных учений, вернее того, что везде одно и то же — в учениях, в искусстве, в жизни, в воде, звездах, Солнце и т.д. Это можно назвать пережитым опытом?

— Хорошо, а как тесно переплетено содержание твоих песен с содержанием твоей жизни? Отождествляешь ли ты себя полностью с героем песен?

— Попытки отождествлять себя с героем песни печальны несоответствием себя. Но, по-моему, человек, говорящий: "Мол, это я так, пою только, а жить буду по-другому", лукавит с собой. Нет уж, написал-то ты потому, что таким должен стать.

— Если говорить о разнице между волшебником и фокусником: создание нового произведения — это чудо, преобразующее впоследствии твою жизнь, или ты просто описываешь то, что уже осмысленно, понято и только требует воплощения в конкретной форме?

— Когда я пишу, мне кажется, что только воплощаю в форму какой-то образ, но в процессе все равно что-то открывается ещё. Но в общем все вполне осознанно.

— Ты считаешь себя мастером? Или стоит поработать над расширением лексикона, образной системы, над мелодиями?

— Ощущаю себя пацаном неумелым. Как у А. Романова: "А дело дрянь от того, что таланта нет — это главный грех..."

— Пройдемся, Шура, по твоей "любовной лирике". Часто ли остается непонятый ею твой "изысканный реверанс"? Все встречи, что случались — только жалкий "компромисс между тем, что есть, и мечтой?

— Изысканный реверанс остается непонятым всегда (иначе его и не было). Все встречи были компромиссом более или менее. Встреча одна была, где... А впрочем, может, и она... Подождем.

[b]— Как печально: "Я был подарком тебе — подарок ты не взяла"... Что же не берут подарок-то?[b/]

— Подарок берут, да не весь, т.е. как бы из сундука золотых монет берут горсточку (образно говоря), а остальное то ли не замечают, то ли унести не могут. Вот бы кому нудно было все, с сундуком вместе!

— Шура, а есть ли что-нибудь на свете, чего ты больше всего боишься?

— Вот у Кинчева есть такие слова:

Может быть, это только мой бред,

может быть, жизнь и так хороша,

Может быть, я так и не выйду на свет...

Вот этого "может быть", наверное, боюсь. То есть боюсь, что мой воздух окажется водой. Хотя, видимо, так и будет.

— А есть ли что-нибудь на свете, что ты больше всего любишь?

— Наблюдения за собой выявили три объекта любви. Один из них — существо противоположного пола, с которым можно быть вместе здесь и там, после, и потом, опять здесь (или где там еще?). О другом объекте говорить не буду по причине скромности, да и поймут не так все равно. Хотя это то существо, в котором мы находимся, которое в нас и из которого все это сделано. А о третьем объекте умолчу, т.к. неприлично это...

— А есть ли что-нибудь на свете, без чего ты жить не можешь?

— Без еды, без сна, без воды, не дышать не могу, без выше описанных объектов (пусть в виде мечтаний о них) трудно, не думать не могу долго (т.е. не могу не думать), видимо без того, чтобы иногда песню написать, не могу, и еще без подвигов не могу — так и тянет сделать что-нибудь героическое.

— Каковы твои ближайшие планы?

— Ближайшие планы — подвиги (см. у Барона Мюнхгаузена).

Ну что ж, друзья, почаще выглядывайте в окно. Быть может, уже завтра наш Мюнхгаузен разгонит тучи над городом или подарит людям новый день.

Ольга Афраймович, июнь 1996 г.

По материалам газеты "Шарманка"