Ров
Андрей Вознесенский
Обращаюсь к читательским черепам:
неужели наш разум себя исчерпал?
Мы над степью стоим.
По шоссе пылит Крым.
Вздрогнул череп под скальпом моим.
Рядом — черный,
как гриб-дымовик, закопчен.
Он усмешку собрал в кулачок.
Я почувствовал
некую тайную связь —
будто я в разговор подключен —
что тянулась от нас
к аппаратам без глаз,
как беспроволочный телефон.
— ...Марья Львовна, алло!
— Мама, нас занесло...
— Снова бури, помехи космич
— Отлегло, Александр? — Плохо, Федор Кузьмич...
— Прямо хичкоковский кич...
Черепа. Тамерлан. Не вскрывайте гробниц.
Разразится оттуда война.
Не порежьте лопатой
духовных грибниц!
Повылазит страшней, чем чума.
Симферопольский не прекратился процесс.
Связь распалась времен?
Психиатра — в зал!
Как предотвратить бездуховный процесс,
что условно я "алчью" назвал?!
Какой, к черту, поэт ты, "народа глас"?
Что разинул свой каравай?
На глазах у двенадцати тысяч пар глаз
сделай что-нибудь, а не болтай!
Не спасет старшина.
Посмотри, страна, —
сыну мать кричит из траншей.
Окружающая среда страшна,
экология духа — страшней.
Я куда бы ни шел,
что бы я ни читал, —
все иду в симферопольский ров.
И, чернея, плывут черепа, черепа,
как затмение белых умов.
И когда я выйду на Лужники,
то теперь уже каждый раз
я увижу требующие зрачки
двенадцати тысяч пар глаз.
