(Текст предоставил: Дмитрий Гагуа) |
Гагуа Дмитрий |
Дмитрий Гагуа Они пошли, как видно, спать, оставив на столе тетрадь стихов покойного поэта, бутыль, подсвечник, шаль и снедь. Как пыль, ложится лунный свет на драпировку и предметы: на пепельницу, на засов, на маятник стенных часов, на перстень с камнем в три карата, на фрукты, на песочный торт. И вот картина - натюрморт. Хозяева давно в кровати, без малого три сотни лет. Мой взгляд с предмета на предмет по узловатой паутине переползает муравьем. Вдруг натыкаюсь на проем окна за ветхой парусиной и вижу небо. Пустоту. Точней - пространство, в высоту помноженное на пространство. Внизу, заснежен и шершав, голландский камерный ландшафт - итог неторопливых странствий. В зрачках - бесовская зима, в пустых домах - покой и тьма, лишь пара свечек в изголовьи чадят всю ночь. И нет тепла, когда б не души, хоть тела согреть придуманной любовью. А там, в зияющий пролом ночная птица бьет крылом. Стою спиной к окну, в котором видны распятья ветряков да злая пляска мертвяков на площади перед собором. И лунный свет, бесстрастный свет легко размазывает смерть по лицам. Но какой же гонор у оживающих вещей! Они набухли, и уже, как кожу, сбрасывают контур. Бутыль становится пятном, шаль извивается в одном углу, в другом, утратив облик, подсвечник обретает плоть. А тот мясистый, сочный плод рассыпался на тень и отблик. И в наступившей тишине часы, растекшись по стене, лениво сплевывают время в заплесневелый полуштоф. За дверью - щелканье шагов дозора Рембрандта ван Рейна. Эй, кто там! Никого. Зима. Покой и тьма кругом. Земля, покачиваясь на орбите, никак не соберется вспять мотать витки. Да, люди спят, но вещи продолжают битвы с реальностью. Слова стихов перемещаются со строк в иные строки так, что утром откроется двоякий смысл. А следом обнаружишь вдрызг разбитой кухонную утварь.